Адмирал Кузнецов

1. Вместо предисловия

Боевой адмирал Кузнецов, 
Вся страна его знала в лицо. 
Паренек из села Вологодского
Жизнь свою посвятил делу флотскому. 

И вела его в море мечта, 
И упрямая складка у рта. 
Путь прошел он от краснофлотца
До верховного флотоводца. 

Мужество наркома-
Не матросская лихая удаль. 
На каждом золотом шевроне —
Груз ответственности в три пуда. 

Надо решить всему вопреки, 
Не сгинув при этом втуне, 
Чтобы на всех флотах моряки
Были в готовности еще накануне. 

Такое решение
Стоит дорогого. 
Вся жизнь — сражение, 
И нет другого. 

Их — несгибаемых —
Не оценить обычным тарифом. 
За это судьба его
Бросала грудью на рифы. 

Но и сегодня
Все ветры опять в лицо. 
Убраны сходни, 
Отчаливает авианосец «Адмирал Кузнецов». *

Так я писал в одной из прошлых глав
Среди других имен об адмирале
И понимал, что сказано так мало, 
А жизнь его ярчайшею была. 

Он личность первых звездных величин. 
Его пример и нынче вдохновляет, 
Он всей своею жизнью заявляет, 
Что лучшее призвание мужчин —

Быть воином, творцом и флотоводцем
И Родине быть верным до конца. 
Его судьба в мальчишеских сердцах
Призывом вдохновенным отзовется. 

Так в грозном море рады маяку, 
И сразу разрешаются проблемы. 
Я начинаю новую поэму, 
Как посвященье чудо-моряку. 

Есть у меня на это и мандат
От сыновей и внуков адмирала, 
Чтоб лет прошедших сбросить покрывало, 
И повод — юбилейные года. 

*( Из поэмы «Имена на картах» 1998 г. ) 

2.Детство

Детство каждого — тот родник,
Что питает всю жизнь водицею,
Входит в кровь, входит в плоть, в традицию
И с корнями своими роднит. 

В глухомани у речки Ухтомки
Он родился в деревне Медведки*. 
И, как все деревенские детки, 
Рос в трудах и под звуки хромки

Песни слушал отчего края
И рассказы бывалых дедов
О походах морских и победах, 
Страстью к странствиям возгорая. 

Рос в версте от великой Двины. 
От Архангельска до Устюга
Моряков родила округа, 
Морем бредили пацаны. 

Из тотьмичей и устюжан —
Дежнёв, Попов, Кусков, Хабаров —
Имен знакомых много старых, 
Дерзавших в Тихий океан:

Землепроходцев, мореходов —
Достопочтенных земляков. 
Характер северян таков, 
Такая славная порода!

Он в девять лет уже по рыжики
В лес бегал вместе с детворой, 
Считая этот труд игрой, 
Такой, как прятки или чижики. 

Играть же доводилось редко. 
В одиннадцать отца не стало, 
Тогда был отдан в люди малый, 
В трактир к купцу, как птица в клетку. 

Посуду мыл и сотню дел
Других он делал, горбя спину, 
Но быть на «чистой» половине
Он права в доме не имел. 

В трактире у реки Двины
В том городке с названьем Котлас
Он осознал сиротства подлость, 
Как наказанье без вины. 

Одно лишь душу согревало:
Смотреть порой на пароходы, 
На зыбкие речные воды
И мчаться вдаль в мечтаньях шалых. 

И счастье улыбнулось Коле, 
Мир не без добрых, и от ныне
Ему на «чистой» половине, 
У дядьки жить, учиться в школе. 

В Архангельск по родной Двине
Он плыл тогда на пароходе. 
Глядел с кормы, как волны ходят, 
И этим счастлив был вполне. 

* Деревня Медведки была расположена в Велико-Устюгском уезде Вологодской губернии, а с 1937 года эта территория перешла в состав Архангельской области. 

3. Первая встреча с морем

В Архангельске пошел он в школу, 
Любил читать и был пытлив. 
Встречал глазами корабли
И провожал их в путь до мола. 

В Соломболе, порту у моря, 
Бурлила жизнь ключем кипуче, 
Ребят притягивая жгуче, 
И Кольке подфартило вскоре. 

Его на шхуну рыбаки
С собою взяли на путину. 
Вы б эту видели картину!
(Ведь это вам не вдоль реки). 

По Беломорскому простору
Вздымались грозные валы
И брызги выше головы, 
И ветра вой под стук мотора. 

Вокруг такая синь и даль, 
В душе и радостно и страшно. 
Он на носу впередсмотрящим:
Опасность первым увидал

И просигналил рулевому, 
Чтоб шхуне лечь на нужный курс. 
Характер моря, цвет и вкус
Он полюбил, как будто в омут-

И так вот раз и навсегда. 
Он полюбил бескрайность эту, 
Его закаты и рассветы, 
Ведь море — это не вода, 

Оно живое и оно
Влечет в просторы, как магнитом, 
И пусть все острова открыты, 
И берег вымерен и дно, 
Но снова новое оно, 
И жажда странствий ненасытна. 

Уже тогда в тринадцать лет
Его навек крестило море, 
Чтоб быть с ним в радости и в горе
На тыщи миль, на тыщи лье. 

Потом познал он в жизни столько, 
Но выше похвалы не ведал, 
Чем те слова морского деда:
«Моряк ты добрый будешь, Колька!»

 

4. Матрос Северо-Двинской флотилии



Летом восемнадцатого года
Коля, как всегда, поехал к маме, 
Чтоб, как раньше, сбегать за грибами, 
И помочь семье по огороду, 

Подлатать избушку в деревеньке
И дела другие переделать. 
Доходили новости о белых
И о высадке в Архангельск интервентов, 

Не попасть туда, как не охота. 
Из Медведок от своей Ухтомки
В Котлас он с заплечною котомкой
Шел по шпалам в поисках работы. 

Но сезонных не было работ. 
Котлас отправлял на фронт отряды. 
В кожаной тужурке кто-то рядом
Внес в судьбу мальчишки поворот. 

Он сказал, что «в Двинскую флотилию, 
Если до семнадцати дорос, 
Приходи и ты уже матрос, 
Только чтобы справку затвердили… «. И

Путь ему уже начертан был, —
Только б справку дали в сельсовете, 
Стал бы он счастливейшим на свете, 
Это ли не перст его судьбы!

Да преодолеть еще б пустяк:
Лет ему пока грядет пятнадцать, 
Ну а справку надо на семнадцать. —
И тогда ты воин, ты моряк!

На дворе девятнадцатый год. 
И пришлепнута к справке печать. 
На два года «став старше», начать
В новом качестве новый поход. 

Но не сразу герой наш попал
На корабль боевой, как мечтал. 
Поначалу он писарем стал, 
(Штаб без грамотных — храм без попа). 

Через месяца три затем
В экипаж боевой канонерки
Он назначен и держит проверку
Боем, бытом и, как «грамотей». 

И за это ему отметку
Пули ставили и снаряды. 
Комиссар Павлин Виноградов
Оценил матросскую сметку, 

Заприметив в юнце матросе, 
Бесшабашном, лихом, бесстрашном, 
Очень умную, светлую «башню» —
Есть ответы про все, что спросишь. 

И сказал напоследок, окая, 
Когда выгнали интервентов, 
-Чтоб учился и курсом верным
Вел корабль свой в моря далекие. 

 

5. В навигатской школе

 


Отвоевав Гражданскую, наш Коля
В двадцатом едет в город Петроград
(Чему, — отметим, — несказанно рад), 
Чтобы учиться в навигатской школе —

С времен Петра так называли это
Училище Российское морское. 
Еще хранили чьи-то спинки коек
Фамилии вельможнейших кадетов

И тех российских видных адмиралов, 
Чья слава распростерлась на века. 
И как не стушеваться здесь слегка, 
Но не смущало Колю то ни мало. 

Всего три класса за его спиной, 
Поэтому таких, как он, вначале
На курсах подготовки обучали, 
А, подучив, — и в школе основной. 

Не позабыть курсантские года, 
Знакомство и сродненье с Петроградом. 
Им пел Шаляпин, Маяковский рядом
Горланил стих, как горная вода. 

Учился он успешно и легко, 
Привыкший основательно трудиться. 
Он впитывал российскую традицию
В науке и культуре от веков. 

И был отмечен он и оценен
И временем своим, и поколением, 
Когда вплотную шел за гробом Ленина
Под сению опущенных знамен

В шинели, бескозырке с башлыком
И не замерз, хотя и ног не чуял. 
Пусть говорят, что времена врачуют, 
Он стал с тех пор навек большевиком. 

Какую б жизнь не проставляла пробу, 
Не била бы на отмаш и в поддых, 
Он вспоминал — как клятву молодым
Тогда он дал у ленинского гроба. 

Суть этой клятвы заключалась в том, 
Что труд владыкой мира станет скоро, 
Границ ненужных упадут заборы, 
И жизнь он положить готов за то. 

Готов быть верным клятве до конца
И совести быть верным, и присяге —
Он в сердце записал, не на бумаге, 
Где ставят точку девять грамм свинца. 

Так было — не прибавить, не отнять…
С позиций дня сегодняшнего, может, 
Кому-то этот выбор односложен, 
Кому-то не принять и не понять. 

Историю оценивая трезво, 
Да будет взгляд наш в прошлое неузок, 
Ведь почитают до сих пор французы
И день Бастилии и гимном Марсельезу. 

Сейчас пришли другие времена, 
Но не судите прошлое так строго. 
Идущие, не плюйте на дорогу, 
Ведь кем-то же она проторена
И кровью густо полита она, 
И пролегла от отчего порога. 

 

6. Командир плутонга

 



Училище с отличием окончив, 
Направлен он на Черноморский флот, 
В то время самый мощный, славный, тот, 
Где и готовили советских «кормчих» —

Командующих будущих флотов. 
Крутым и динамичным было время
И молодых подхватывало стремя, 
Они же не жалели животов. 

На крейсере «Червона Украина»
Он командир плутонга (батареи). 
Над головою флаг серпастый реет, 
И море — Айвазовского картина, 

Но некогда картиной любоваться. 
Быт корабельный и суров, и прост, 
Где каждый человек и каждый пост
Готов к походу, к бою без оваций. 

Взамен оваций — ревуны тревог, 
Авралы и учения ночные, 
Закончились одни и вновь начни их, 
Лети по трапам, не жалея ног. 

Все отработай до автоматизма, 
Чтоб точен залп твоей был батареи, 
Чтоб зарядить и выстрелить быстрее, 
Предусмотрев любые катаклизмы. 

У Кузнецова день расписан четко, 
Он, как всегда, серьезен был в делах. 
И выучка его не подвела —
На вахтенного первым сдал зачеты!

Он в службу корабельную влюблен, 
А, что взаимно, было верным знаком
То, что всегда его была «собака»*-
С ноля до четырех нес вахту он. 

«Собаке» бы я оду посвятил. 
Ночное море, ярко светят звезды, 
Иль тучи в небе, волны бьются грозно, 
Ни маяка не видно, ни светил. 

И ты сейчас на мостике один, 
Тебе подвластна бурная стихия. 
Когда б не вахта, то писал стихи я. 
Ты в это время раб и господин. 

Ты отдаешь команды рулевому, 
Машинам задаешь режим и ход, 
Встречаешь первым северный восход, 
В широтах южных — теплой ночи омут. 

Но лирика на вахте ни к чему, 
Перед тобой приборов вереница. 
В родном ли море или за границей
Ты каждую минуту ко всему
Готов, обучен. И тебе не спится, 
Как будто это надо самому, 
А не по службе той, что ночью длится. 

Вот так четыре года пролетели
В учениях, авралах и походах, 
И на берег коротких очень сходах
Без собственной квартиры и постели. 

«Мой дом — корабль» — он говорил тогда. 
И это растянулось на года, 
И это стало главным делом жизни —
На кораблях служение Отчизне!

*»Собака» — на флотском жаргоне название корабельной вахты с ноля до четырех часов. 



7. Военно-морская академия



«Стричься, бриться, в бане мыться, 
Песни петь и веселиться!» —
В этой фразе позабытой
Корабельным веет бытом. 

Он, помощник командира, 
Правит быт на корабле
И хоть здесь не на земле, 
Но уютно, как в квартирах. 

Привык он белкой в колесе крутиться, 
Но вот пришла пора сдавать дела. 
Морская академия ждала
И час настал с командою проститься. 

Жаль расставаться с верными друзьями. 
Он первый раз, наверное, за год
Со стороны на крейсера обвод
Взглянул, прощаясь с ним и с флагом-знаменем. 

И вот он снова славный Ленинград!
Учеба в академии и споры
Каким быть Флоту? — дальним, сильным, скорым. 
Что строить? — и дебаты до утра. 

Искусством боя овладеть сполна, 
Морских сражений овладеть наукой. 
Они не знали что такое скука, 
Ведь корабли доверит им страна, 

Доверит им бригады и флоты, 
Моря и океанские просторы. 
Учеба пролетит и очень скоро
На эти знанья обопрешься ты, 

Перелопатишь все, переосмыслишь, 
Ведь знанья — это золотой запас, 
Но лишь тогда, когда проникнут в нас, 
Тогда они не станут грузом лишним. 

Вот штрих один к портрету Кузнецова:
Поспорил, что с немецким и французский
Он за год одолеет, как в нагрузку. 
И одолел, он был хозяин слова. 

И был, как переводчик, аттестован, 
За это, кстати, получал доплату —
Пятнадцать «Рэ» к имевшимся по штату, 
Немалые тогда, — заметим к слову. 

Он овладел другими языками. 
Потом, когда в Испании сражался, 
Свободно по-испански выражался, 
Лишь помогая изредка руками. 

А в зрелые уже свои года, 
Чтобы познать труды морские близко, 
Он за полгода выучил английский, 
Да, так, что мог другому преподать. 

Переводил и издавал труды
Британских командиров, адмиралов. 
В нем жажда познавать не умирала. 
Но сколько утекло уже воды

С того тридцать второго года. 
После учебы ждут его моря. 
Три года пролетели здесь не зря. 
Учеба — труд, только иного рода, 

И нет меж ними никакой межи, 
Ведь учит по большому счету жизнь. 

 

8. Командир крейсера

 



За должности он не намерен биться, 
После учебы — только на корабль, 
Чтоб с морем быть с утра и до утра. 
Лишь командиром став, могу жениться —

Такой обет он принял на себя. 
Идет на Черноморский флот старпомом
На новый крейсер, ставший новым домом, 
Который он «вылизывал» любя. 

Два года он старпом на корабле. 
И в худших не отметили ни разу
Его родного «Красного Кавказа» —
Корабль блестит, как на парад-алле. 

До командира путь прошел он длинный, 
Без скидки подготовлен он на пять. 
Ему теперь на мостике стоять
На крейсере «Червона Украина». 

Корабль знакомый и родной вполне, 
Но будет ли во всем ему послушен?
Ему сейчас вручают эти души
И гордый крейсер на морской волне. 

Он строй команды молча обходил
И вглядывался в лица вдоль шкафута, 
И говорил глазами в те минуты:
«Приветствую! Я новый командир. 

Нам вместе с вами в море выходить, 
Авралить и учиться, и сражаться, 
Узлом морским крепить морское братство
И радости, и горести делить». 

О, чудеса, но возникала нить, 
Пусть хрупкого, но все же пониманья. 
Порою чувство заменяет знанье
И может крепче всех объединить. 

Так принял он свой новый важный пост, 
На Флоте нет ответственней фигуры. 
И только командир лишь бровь нахмурит —
Уловит сразу чей-то глаз и нос. 

Таков порой его авторитет, 
А заслужить его совсем непросто, 
Характер командира не из воска, 
Но без добра его и вовсе нет. 

Не добреньким, а добрым надо быть, 
А значит твердым быть и справедливым, 
И не чураться правды боязливо —
Иной же он не выбирал судьбы. 

Он возглавляет флагманский корабль, 
А это и ответственно и трудно. 
За внешним блеском — деловые будни. 
Он первый год работает, как раб, 
Хотя сказать, как раб, — не очень точно, 
Работает порой и днем, и ночью, 
Ведь это же его родной корабль!

Такая служба и такое время —
По-новому и мыслить, и дерзать!
Вовсю идет борьба за первый залп, 
Ведь враг коварен и учти — не дремлет. 

 

9. Военно-морской атташе



А враг и в самом деле не дремал, 
Фашизм уже опутывал Европу. 
И шли уже в Испании по тропам
Гонимые войной и стар, и мал. 

И по тебе звонят колокола, 
Когда беда совсем еще далече, 
На подступах ее бывает легче
Предупредить, чем при разгуле зла. 

И потому Испания так рядом
Тревогою в людских сердцах была
В стране Советской и ее делах, 
И с каждым добровольческим отрядом. 

Он компанеро русо Кузнецов
Туда же попадет в конце концов. 

Жизнь продолжала вводными бодрить:
Он, телеграммой вызванный в столицу, 
Назначен атташе, и за границу
Отправился в Испанию, в Мадрид —
Такой вот получается кульбит, 
Что и во сне порою не приснится. 

Вчерашний командир, вдруг — атташе, 
Но врос в проблемы флотские уже
В Мадриде, Картахене, Барселоне… 
И честь свою нисколько не уронит. 

Не будем много говорить об этом, 
Анализ битв — не поприще поэтов. 

Поэту воспевать саму победу, 
О подвигах героев всем поведать

Иль рассказать о горечи утрат. 
У Кузнецова было много дат

В Испании, запомнившихся зримо. 
Но главное он вынес и впитал, 
Что ни огонь, смертельный, ни металл
Не властны, коль душа непобедима. 

И в тактике морской Испанский опыт
Был им переосмыслен и потом
Опорой стал его, его скитом, 
Бесценным стал и в частностях, и скопом. 

 

10. Вера, надежда, любовь

 



«Гвозди бы делать из этих людей —
Не было б в мире крепче гвоздей»*-

Это о мужестве сказано верно, 
Но в остальном это будет неточно, 
Ведь и на них соловьиные ночи
Тоже влияли, коль быть откровенным. 

Сердце мужское, любовью горя, 
В этом подлунном все видевшем мире
Высечет искру чудесней факира, 
Новую жизнь, как планету, даря. 

В рыцарском сердце прекрасная дама —
Пусть это будет на все времена. 
Тонко и нежно выводит струна
Звуки, от сердца идущие прямо. 

Все это было и с нашим героем, 
В море и в службу морскую влюбленным. 
Стал он вдруг будто бы юнгой зеленым
Вобщем-то зрелой мужскою порою, 

Словно в той песенке про капитана. 
Девушкой Верой он, в сердце сраженный, 
Долго не мучаясь, взял ее в жены
И, как от спирта, от счастья был пьяным. 

Вечер приморский. Влюбленные пары. 
Майского сквера дурман и истома. 
Были и розы и ветки черемух, 
И серенады под звуки гитары. 

Все ли мы знаем про наших отцов, 
Тестом каким мы заквашены были, 
Как они мам наших дерзко любили, 
Сколько охапок цветов подарили, 
Сколько сказали возвышенных слов?!

Может, все было у них по-другому, 
Но, несомненно, красиво все было. 
И через призму годов не забылось, 
И сохранилось в стенах его дома. 

Сильное чувство еще отзовется
В детях и внуках, и правнуках позже. 
Нет человека на свете дороже
Милой, единственной. Нить не порвется

Та, что связует в веках поколенья. 
Примут тогда сыновья эстафету. 
Ведь небеса выбор делают этот —
Перед любимой припасть на колено. 

Было в судьбе у нее кроме роз
Много потом испытаний суровых. 
И под одним с ним и небом, и кровом
Вместе тащила забот общих воз, 

Будучи нежной, веселой, красивой, 
Верной, надежной женой моряка. 
Юным кадетам пример на века —
Эта любовь и духовная сила. 

Вера, любовь и, конечно, надежда —
Все в адмиральской сложилось судьбе. 
Может, поэтому не огрубел, 
В схватке жестокой не оробел
И в убеждениях тверд был, как прежде. 

Юные, с морем связуя судьбу, 
Прежде, чем цепи надеть Гименея, 
В службу морскую влюбляйтесь сильнее, 
Станьте достойнее, выше, умнее, 
Позже — награда объятий и губ. 

* Из стихотворения Н. Тихонова

 

11. Командующий ТОФ*

 



Великий Тихий океан, 
Его безбрежные купели
Быть неприступными умели, 
Десятки разделяя стран. 

Но есть такое слово Флот. 
Служить на нем достоин тот, 
Кто спорить с бурями умеет, 
Кто живота не пожалеет, 
Но к цели праведной дойдет. 

Из устюжан и тотьмичей
За край великий, но ничей, 
Мужей немало добрых пало, 
Чтобы Россия прирастала
И было б нам гордиться чем. 

И все из славных земляков, 
Характер северян таков. 

Дежнёв, Попов, Кусков, Хабаров, 
Неводчиков и ряд других имен, 
Как рынды корабельной звон, 
Как вечно молодой и старый
Дух странствий и морской закон. 

На байдарах и шитиках
В океан шли решительно. 
Для россов земли открывали
И якоря свои бросали
На Алеутах и Аляске, 
Форт-Росс основывали царский… 

Об этом думал Кузнецов
Тогда в прокуренном вагоне
На очень длинном перегоне. 
И вот он ТОФ в конце концов. 

Действительно, конец Земли, 
Театр огромный океанский. 
Ему судьба вручает шансы
Здесь править в море корабли, 

Здесь базы наши укреплять, 
Руководить большой работой, 
Ведь он теперь уже комфлота, 
Есть в чем таланты проявлять. 

И он в работу с головой, 
Что называется, уходит. 
Он строит флот и что-то вроде
Системы сил передовой

Готовности к отпору с моря. 
Уроки Порт-Артура зная,
Испанский опыт применяя, 
Готовности он вводит вскоре:

Готовность три, готовность два
И первая готовность к бою. 
И не дала система сбоя, 
Укоренившись лишь едва. 

Бои у озера Хасан
Его лишь в этом утвердили. 
На счет японцев он идилий
Не допускал ни разу сам. 

И Блюхер, маршал ДВА**, 
С ним откровенен был предельно:
«Держи японцев лишь прицельно
В готовности один и два, 

Тогда не сунуться они, 
А, коль посмеют, то получат». 
Войны большой сгущались тучи. 
И сочтены часы и дни. 

*ТОФ — Тихоокеанский флот
**ДВА — дальневосточная армия

 

12. Назначение наркомом ВМФ

 

Идет декабрь тридцать восьмого года. 
Комфлота срочно вызвали в Москву. 
И навевают на него тоску
Итоги неудачного похода

«Решительного» — нового эсминца, 
Погибшего у мыса Золотой. 
Комфлота расстрелять могли за то
Не по вине, а просто ради принципа. 

Нарком при встрече жестко заявил:
«Вы о ЧП доложите Правительству —
Шторм виноват во всем или  вредительство… » —
И на последнем слове надавил. 

Андреевский Кремлевский строгий зал. 
Всех выступавших лично слушал Сталин. 
И Кузнецова очередь настала. 
О флоте, о ЧП глаза в глаза
Он говорил и чувствовал — гроза
Прошла над ним и тучи миновали. 

Быть может, он понравился вождю, 
Скорей всего, так именно и было. 
Он выступал уверенно и с пылом
О тех проблемах, что уже не ждут. 

Стал судный час вдруг звездным от чего?
Он в марте едет делегатом съезда, 
Там выступает и перед отъездом
Вдруг ночью приглашают в Кремль его, 

И Сталин, до нутра буравя взглядом, 
Вдруг предлагает службу в наркомате. 
Как говорят — не шлепнуться б с полатей, 
Но решено вверху и значит надо

Всего себя уже в другом масштабе
Отдать служенью флоту и стране, 
Готовя флот к походам и войне
И в наркомате здесь и в главном штабе. 

Такой карьерный взлет порой опасен, 
Как быстрый с глубины чреват подъем
Кессонкой и смертельною при том. 
Но кто мог быть с Верховным не согласен. 

В неполных тридцать пять наркомом став, 
Он принял должность, как велел устав, 
На плечи неокрепшие взвалив
Все силы, все флоты и корабли. 

И выдержал и всю войну прошел —
Жизнь, видно, закалила хорошо. 

 

13. В молохе репрессий



В тридцать седьмой нить памяти тяну. 
Об офицерской чести и пороке
Хочу сейчас сложить я эти строки, 
На ад репрессий сталинских взглянуть, 

Рождавших и святых, и подлецов. 
Культ личности теперь мы осуждаем, —
Тогда же злу любой был досягаем
И ужасу мог заглянуть в лицо. 

Да, ужасу, а он страшнее смерти. 
Державный молох с ядом клеветы. 
Кошмар допросов. Ты — уже не ты. 
И «суд» бесстрастно твой удел очертит

Вредителя, шпиона и врага. 
По радио облают и в газете. 
Как прокаженный, ты, и даже дети
Шарахнутся. Тебя лягнет нога

Вчерашнего приятеля и друга. 
И будешь ты молиться небесам, 
И избавленья смертью жаждать сам, 
Прося у палачей, как об услуге, 
Оставить пистолет на полчаса… 
Не дай нам Бог быть в этом адском круге. 

Нарком изведал этот холодок, 
Но он не разу не распнул другого, 
Спасал друзей и действием, и словом, 
Хотя не всех тогда спасти он смог. 

А тот, кто вслед другим кричал: «Распни!», 
Безрадостно закончил свои дни. 

Но Кузнецова этот молох тоже
Уже после войны задел крылом:
«Космополитом» назван был нарком
В числе других, но с них взыскали строже. 

А он же был разжалован всего
По званию на три ступени ниже, 
И в молохе кровавом все же выжил, 
При этом не испачкав никого. 

 

14. Готовность № 1

 



Нарком ВМФ адмирал Кузнецов
Был решительнее генштабовских мудрецов, 

Флот в готовность еще накануне
Привел, не доверяясь обманной фортуне, 

Вопреки генеральной линии, 
Как по фарватеру минному. 

На плечи крутые он многое брал, 
Бесценен для флота был этот аврал. 

Как в бытность комфлота ТОФ, 
Систему готовностей ввел в наркомате, 
Немало усилий и нервов потратив, 
И Флот оказался готов!

Система была отработана четко:
Условный сигнал поступал на флоты
И люди свои занимали посты
На базах, своих кораблях и подлодках. 

Всего проходило четыре часа:
Полярный, Либава, Кронштадт, Севастополь — 
Машины готовы сорваться со «стопа»
И вывести флот свой на всех парусах. 

Так было и в памятном грозном июне, 
Начало войны Флот встречает на «Товсь!». 
Генштаб же встречает на русский авось
Начало войны. Кто же в этом повинен?

Все это на Сталина спишут потом, 
На мнительность личную и перегибы, 
На сотню причин и коварных ошибок. 
А двадцать второго июня никто, 

Никто кроме Флота еще не готов. 
И крики «Вперед!» — из обугленных ртов… 

Всегда на рассвете расслабленно спится… 
Разбомблены танки и все самолеты, 
Сожгли наши базы, расстреляны роты
Почти что вдоль всей сухопутной границы. 

Смотреть бы ответственней правде в лицо
Еще на кануне Генштабу и Жукову* —
Начала такого бы не было жуткого, 
Ведь смог же в готовности быть Кузнецов!

На Флоте еще до начала войны
Матросы не видели сладкие сны. 
Тревогу сыграли:
«Динь! Динь! Динь! Динь! Динь!» —
Не вышел из строя корабль ни один. 

Спасибо наркому, что Флот не потоплен!
А критики разные будут не правы, 
Поскольку бомбили Кронштадт и Либаву, 
Бомбили Полярный и Севастополь, 
Но Флот не потоплен, но Флот не потоплен!

А был ведь в истории страшный Перл-Харбор. 
Армада Америки (остров Оаху)
На дне пребывает ржавеющим прахом, 
Хотя и сражались достаточно храбро. 

И флот их, конечно, был вовсе неплох, 
Но только японцы их взяли врасплох. 

Я б маршалам нашим и адмиралам
Давал ордена за готовность к началу
Военных сражений и в целом к войне, 
Ведь это бывает ценнее втройне, 
Чем кровью большою приблизить победу, 
Сказав в оправданье, — не знал мол, не ведал, 
А ведал и знал только грозный Иосиф…
С него одного, мол, история спросит, 
Да с тех, кого жребий на плаху кидал. 
Но были такие, как наш Адмирал, 
Они на ошибки вождя не пеняли, 
А личный свой долг до конца выполняли!

*Г. К. Жуков — начальник Генерального штаба Советской армии в 1941 году.

 

Эпилог поэмы Адмирал Кузнецов

 


Начало войны, а поэма — к концу. 
О ней и отдельной не хватит поэмы. 
Безмерна, как боль, необъятная тема. 
И я лишь к итогам, к Победе, к венцу

Пером прикоснусь, скорбь и радость изведав. 
Напомню, что сам адмирал Кузнецов
Вписал столько верных и искренних слов
В скрижали войны в книге «Курсом к Победе», 

В ней сотни фамилий, имен кораблей, 
В ней столько страниц флотской воинской славы
И гордость за Флот необъятной державы, 
Мир всем подарившей на нашей Земле!

Не предано это забвенью веков, 
Как то, что когда-то в день славной Победы
Нарком ВМФ журналистам поведал
С душевным подъемом про вклад моряков. 

Огромную карту окинул он взглядом
И словно увидел на ней корабли, 
Что выполнив долг свой, на дне залегли
На подступах к Мурманску и Ленинграду. 

И мерой какою отвагу измерить, 
Как бились Одесса, Кронштадт, Севастополь, 
Как дрались отчаянно в каждом окопе
Ребята в тельняшках, их «черною смертью»

Враги в сорок первом еще окрестили. 
Полундра! — И снова готовы к броску. 
Они отстоять помогали Москву, 
И немцев за Волгу не пропустили. 

А летчики Балтики первый автограф
Еще в сорок первом на мрачный рейхстаг
Поставили бомбами в разных местах. 
(В конце же войны здесь Дунайцы* итоги
За Флот подводили, от войск не отстав). 

Надводные силы, подводные силы. 
Морские атаки. Проводка конвоев. 
Морские десанты и много такого
О чем рассказать журналисты просили. 

Здесь сто интервью надо дать, не иначе, 
Чтоб вклад моряков за войну описать, 
А если уж коротко очень сказать —
То выполнил полностью Флот все задачи!

И выполнил Флот их достойно и стойко. 
Об этом нарком журналистам расскажет, 
А сам уже к новой войне экипажи
Готовит в секрете на Дальнем Востоке. 
Добавим — позднее в кампанию ту
Получит за вклад свой Героя Звезду. 

Он сам о себе говорил очень мало, 
Таким же вот скромным и жил среди нас. 
На ветром истории выбранный галс
Судьба подвигала его, словно знала, 

Что выдержит все Кузнецов и пройдет, 
Что птицею Феникс возникнет из пепла. 
И формула в общем сознании крепла, 
Что он неразрывен с понятием Флот!

Его отлучали от Флота не раз, 
(Об этом отдельный и долгий рассказ). 
И он за себя у вождей не просил, 
Как будто не меряно воли и сил. 

«Меня отлучили от Флота и все же
Никто отлучить от служенья не сможет, 
Служить буду Флоту с зари до зари», —
Вот так он о драме своей говорил. 

И выдержал все, и служил, и не сдался, 
И с Флотом Российским навеки остался!

Он режет форштевнем безбрежные воды
Под гордым победным Андреевским флагом. 
Несет самолеты. Он крейсер. Он флагман. 
Он снова в работе. Он снова в походе. 

Соленые брызги и ветры в лицо. 
Он все одолеет, пройдет и осилит. 
Он снова сегодня на службе России, 
Он снова в строю — «Адмирал Кузнецов». 

В краях же Архангельских и Вологодских
Родник не иссякнет тех доблестей флотских. 

Земляк его юный Сережа Преминин**
Спас Мир от второго Чернобыля. Ныне
И присно, и впредь на века
Вечная слава таким морякам!

Низкий поклон их родившей землице, 
Пусть эстафета героев продлится!

*Дунайцы — моряки Краснознаменной Дунайской флотилии
**Герой Росси С. А. Преминин — уроженец деревни Скорняково Велико-Устюгского района Вологодской области, находящейся в восьми километрах от деревни Медведки — места рождения Н. Г. Кузнецова

Леонид Юдников